По мнению директора Института экономики РАН Руслана Семеновича ГРИНБЕРГА, одним из приоритетных экономических проектов для России может стать развитие транзита между Азией и европейскими странами. Создание скоростного железнодорожного коридора позволит оживить отдаленные российские регионы и будет способствовать диверсификации экспортного потенциала страны.
— Руслан Семенович, вы как-то сказали, что у России есть порядка пяти—семи лет для того, чтобы реанимировать остатки советского научно-технического потенциала, но для этого нужна политическая воля. Видите ли вы какие-то признаки такой воли? Есть ли позитивные изменения или время уже упущено?
— Есть некоторые признаки того, что такие изменения могут произойти. Намечается переход от риторики к каким-то практическим действиям. Причем в немалой степени этому способствует драма, которая сегодня разыгрывается на Украине — как ни печально это говорить, но нет худа без добра. Сложившаяся ситуация несет в себе как риски, так и определенные возможности для России.
Постепенно оформляется тенденция, связанная с восстановлением нашего собственного потенциала: вновь в ходу лозунги «покупай свое», «производи свое» и тому подобные. Все это очень важно с учетом ссоры между Россией и Западом, которая, по моим ощущениям, будет длиться довольно долго. Подобные ссоры ведут к изоляционизму, а изоляционизм — это, собственно говоря, и есть протекционизм. Для нас облегчаются возможности, связанные с импортозамещением и в целом с реализацией промышленной политики. В том, что будет допущена какая-то доля закрытости рынка, нет ничего плохого. Я считаю, что в свое время мы слишком быстро открылись для внешнего мира.
Охлаждение отношений всегда ведет к тому, что свободная торговля приносится в жертву. Раз так, нужно это использовать. Если мы действительно хотим изменения структуры экономики — вот хорошая возможность развивать внутреннее производство. Говоря о рисках, следует отметить, что засилье импорта очень велико, и это вызывает тревогу. Но без риска не обойтись.
Что касается промышленной политики как таковой, то время, слава богу, еще есть. Нужно провести честную инвентаризацию всего сохранившегося советского и постсоветского научно-технического потенциала и поставить четкие задачи.
— Россия сегодня находится в принципиально новой ситуации, связанной с угрозой экономической рецессии. Можно ли в таких условиях, учитывая и колоссальную нагрузку на бюджет, начинать активную промышленную политику, и по каким направлениям?
— Промышленная политика, несомненно, нужна — и особенно в период вялой экономической динамики. В правительстве, на мой взгляд, представлены две школы экономического мышления. Обе школы согласны с тем, что рецессия вполне реальна. Более того, существует что-то вроде консенсуса относительно причин застоя и возможной рецессии — среди этих причин, в частности, резкое сокращение государственных инвестиций.
В то же время есть и расхождения, поэтому в правительстве пока колеблются с принятием конкретных мер. «Рыночные фундаменталисты» — я бы не говорил «либералы», потому что к либералам можно отнести и тех, и других, — считают, что нужно заниматься в первую очередь проблемами инвестиционного климата, ослаблять барьеры для бизнеса, сокращать инфляцию и понижать стоимость кредитов. То есть ждать, пока частный бизнес очухается и наладит серийное производство промышленных изделий.
Мне как представителю другой школы мышления в это мало верится. Это чистая и опасная иллюзия. Уверен, что я более реалистично оцениваю ситуацию, когда говорю, что в нашей стране нет альтернатив государственным инвестициям. Должна быть мощная государственная активность! Я ратую за инфраструктурные проекты, причем крупные — мегапроекты, например такие, как строительство скоростных железных дорог в направлении Китая и Кореи.
— Кстати, как в связи со сложившейся международной ситуацией вы смотрите на перспективы расширения сотрудничества с азиатскими партнерами, в частности с Китаем? Нет ли потенциальных опасностей в таком сотрудничестве?
— Активизацию хозяйственных контактов с Китаем можно только приветствовать. Причем говорить стоит не только о Китае, но и в целом об Азии, которая за последние годы значительно продвинулась вперед в экономическом отношении.
Определенная опасность, конечно, существует. Китай — это другая цивилизация: наши представления о добре и зле все же больше совпадают с европейскими, чем с китайскими. Если речь идет о диверсификации российских внешнеэкономических связей, то это очень правильная идея. Однако здесь ни в коем случае не должно быть фанатизма: Россия не должна превращаться в младшего партнера Китая. Следует дорожить и европейским направлением экономического сотрудничества. Другое дело, что Европа ведет себя не очень дружественно по отношению к нам, вне зависимости от украинской истории, и в первую очередь заинтересована в наших ресурсах.
— Что мы можем предложить Европе и другим партнерам — тому же Китаю — помимо ресурсов? По каким направлениям, кроме энергетики, может развиваться наше сотрудничество?
— Мы можем предложить коридор развития, транспортную инфраструктуру, транспортную технику. Это очень важный момент, здесь есть мультипликативные эффекты, простор и для развития малого бизнеса, и для государственно-частного партнерства. Дело за малым: нужно переходить от риторики к практике и при этом учитывать, что после трагедии в небе над Донбасом Запад, похоже, не только не будет помогать нам в этом деле, но и станет всячески препятствовать его реализации.
Убежден, что развитие транзитных возможностей России между производящей Азией и потребляющими Европой и США должно стать одним из наших приоритетов. Если мы сумеем создать надежный и скоростной транспортный коридор, это поможет решить многие проблемы. Например, оживит многие отдаленные российские регионы и поспособствует диверсификации экспортного потенциала России.
— Почему вы предлагаете строить именно скоростные железные дороги, а не обеспечивать транзит каким-то другим способом?
— В чем преимущество проекта по созданию железнодорожного коридора? Дело в том, что он потянет за собой целую цепочку сопутствующих производств. Транспортный коридор должен включать в себя не только железную дорогу, но и новые линии электропередачи и современных видов связи, газообеспечение. Поэтому я и сказал, что прокладка железнодорожных магистралей позволит оживить многие отдаленные российские регионы.
Реализация мегапроектов гораздо эффективнее, чем попытки развивать отдельные, не связанные между собой региональные проекты. Я уже где-то писал, что коридор развития восполняет один из наших главных недостатков — дефицит целеполагания в экономической политике. В этом проекте мы видим цель, видим стратегию, причем ее реализация неразрывно связана с развитием регионов. В качестве серьезного преимущества проекта я бы отметил и то, что он с самого начала ориентируется на экспорт транспортных услуг, на расширение места России в международном разделении труда, на новые валютные доходы.
— А если говорить о его финансовой составляющей?
— Очевидно, в финансировании проекта должны участвовать как федеральный и региональный бюджеты, так и частные инвесторы. Как я уже сказал, здесь открывается самый широкий простор для государственно-частного партнерства.
— Теперь к другой уже затронутой проблеме. Насколько тяжело по России могут ударить международные санкции, уже принятые или потенциальные? Например, связанные с ограничением доступа российских компаний к иностранным кредитам.
— Я отношусь к этим санкциям серьезно. Запад очень неповоротлив, негибок. Но если там объявлена какая-то цель, он постепенно будет к ней приближаться. Боюсь, мы можем получить довольно ощутимые удары как в финансовой сфере, так и в торговле. Могут возникнуть большие сложности в сфере, связанной с производством наукоемких изделий, — то есть в отраслях, где нам не обойтись своими силами.
Все будет зависеть от того, насколько успешной окажется политика импортозамещения. Слава богу, Европейский союз не может обойтись без наших поставок газа. Но это только в ближайшей перспективе. Если геополитическое противостояние между Западом и Россией затянется, то, кончено же, сильно возрастут риски ускорения инфляции в стране в сочетании с застоем, а то и падением экономической активности.
Так или иначе, вопрос восстановления экономической независимости России назрел. Мы пока не знаем, какая тенденция возобладает среди элит. С одной стороны, нужен определенный протекционизм: повторюсь, мы слишком быстро открылись. С другой стороны, остаться одним тоже слишком рискованно. Но при всех рисках у нас есть шансы на индустриализацию. Мы даже можем игнорировать отдельные правила ВТО, как это делают некоторые западные страны — у них просто нужно учиться.
— Как бы вы оценили темпы, которыми идет формирование Евразийского экономического союза?
— Интеграция идет, мягко говоря, слабовато. Причин здесь много, и первая из них в том, что очень непросто согласовывать интересы, когда на одну из стран союза приходится 85 процентов общего экономического потенциала. Это называется «проклятие размерности». Когда аналогичный процесс начинали западные страны, у них были возможности для маневра. Объединялись примерно равновеликие страны — Италия, ФРГ, Великобритания, Франция. К тому же развитие интеграции в Западной Европе подстегивала холодная война.
Вторая причина заключается в больших дефицитах демократии, характерных для наших стран. Интеграция — это всегда отказ от части суверенитета. Но делиться полномочиями пока получается с большим скрипом.
К тому же нужно учитывать, что Евразийский экономический союз даже при условии его успешного развития не будет таким же мощным, как если бы он включал и Украину. Словом, как сказал один мой польский друг, положение в Евразийском союзе хорошее, но не безнадежное.
Подготовил М. А. ЦУЦИЕВ
