Первый президент Кыргызской Республики, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова Аскар Акаевич АКАЕВ рассказал о проблеме селекции управленческих кадров, о роли лидера в государственном управлении, а также о вопросах интеграции на постсоветском пространстве .
— Аскар Акаевич, после развала Советского Союза новые независимые государства столкнулись со схожим набором проблем: обнищание населения, межнациональные конфликты, разрушение экономических связей. При этом их молодые системы управления с трудом реагировали на острые вызовы. Видите ли вы прогресс этих управленческих систем за прошедшие годы?
— В 1990-е годы продолжала разрушаться классическая советская система управления, которая базировалась на мощи КПСС. Партия была основой власти, поэтому ликвидация этой модели шла очень тяжело и болезненно.
Прилагалось много усилий для того, чтобы создать современную систему управления на демократической основе. В этом процессе участвовали и иностранные эксперты. Так, в Кыргызстане за первые 14 лет мы дважды предпринимали попытки реформ управления, и каждый раз к нам направляли международных экспертов либо из Всемирного банка, либо по линии Международного валютного фонда. В том числе благодаря этому, считаю, нам удалось добиться определенных успехов.
Мне представляется, что на постсоветском пространстве наиболее успешная и эффективная система управления выстроена в России. Причем последние реформы были осуществлены без помощи извне, собственными силами российской политической элиты. Что касается Центральной Азии, то в первую очередь отмечу Казахстан. Там развито стратегическое планирование, постоянно выдвигаются высокие долгосрочные цели: так, в стратегии «Казахстан-2050» обозначена задача войти в число 25 ведущих стран мира. Эта система управления отвечает потребностям рыночной экономики и в целом наиболее гибкая в регионе.
Как пример провала можно назвать Украину. Для меня удивительно, что самая неэффективная система государственного управления сложилась именно в этой, когда-то наиболее мощной советской республике. Там была передовая академия наук, развитые промышленность, сельское хозяйство. Но из-за раздробленности, неспособности политической элиты договориться, и, может быть, отсутствия яркого и сильного лидера Украина не смогла создать эффективную систему управления, оказавшись в итоге на краю пропасти.
— Для многих постсоветских стран проблема транзита власти стала одной из центральных. Что это — вопрос зрелости политической системы или вопрос культуры, исторического наследия?
— Почти все постсоветские страны декларировали, что они строят государства с подлинно демократическим управлением и разделением властей. Но самыми успешными оказались как раз наиболее централизованные системы — Россия и Казахстан. Видимо, в переходный период централизация — это объективная необходимость. В последнее десятилетие за счет централизации Россия и другие страны СНГ добились политической и экономической стабильности, начали строить эффективную рыночную экономику. Но, конечно, она будет создавать проблему на следующем этапе.
Сейчас все говорят о цифровой экономике, о четвертой промышленной революции, которая уже формирует шестую, длинную волну экономического развития в мире. В России это понимают и декларируют на высшем уровне, что локомотивом развития должна стать именно цифровая экономика. Но, конечно, здесь потребуется децентрализации власти. И это проблема многих государств, не только России.
Но самая большая сложность, которая стоит перед всеми странами СНГ, — необходимость выдвижения нового поколения политических лидеров. Советскую партийную номенклатуру много критиковали, но, по крайней мере, она обеспечивала селекцию управленческих кадров. В Китае эту систему сохранили, и сегодня их внутрипартийная демократия лучше селектирует кадры, чем демократия западного типа.
Соединенные Штаты Америки считают себя образцом современной демократии, но последние президентские выборы показали, что их модель может дать сбой, заложником которого становятся в том числе международные отношения. Селекция ухудшилась и в Европе. Где европейские лидеры масштаба Миттерана или Коля — людей, которые брали на себя ответственность и решали мировые проблемы?
Эффективность системы управления очень зависит от лидера. О том, какая селекция идет в Китае, можно судить по их руководителям. Цзян Цзэминь, Си Дзиньпин — все это выдающиеся политики. Во времена председательства Цзян Цзэминя мне много раз доводилось встречаться с китайским премьер-министром Чжу Жунцзи. Это был крупнейший экономист! Западные эксперты называли его царем современной экономики — именно при нем Китай стал второй экономикой мира.
То есть обеспечивать эффективный отбор кадров возможно даже в условиях однопартийной политической системы. И, конечно, важен принцип регулярной смены власти, заложенный великим реформатором Дэн Сяопином: каждые десять лет в Китае меняется Политбюро, что очень позитивно влияет на развитие страны.
Вся история человечества — это история смены поколений, причем каждое из них играет особую роль. На примере Советского Союза мы знаем, что поколение шестидесятников было выдающимся: это касается и политических лидеров (яркий пример — Косыгин), и поэтов, и ученых. Шестидесятники были созидателями. Причем так было не только у нас, но во всем мире. Поколение 1990 х, к сожалению, оказалось разрушителем и затеяло смуту по всему миру: начались войны, региональные противостояния, конфликты. Не было ярких событий в науке, поэзии, литературе.
Сейчас приходит время поколения 2020-х, которое вскоре будет доминировать во всех сферах. Очень важно, чтобы оно с ходу окунулось в политику, науку, культуру. Выдающийся российский ученый Юрий Яковец считает, что поколение 2020-х во многом будет похоже на шестидесятников и подарит миру много ярких лидеров. Важно, чтобы селекция кадров позволила им вовремя прийти к управлению. Роль таких новых лидеров как раз и заключается в том, что они осмеливаются начать преобразования, которые давно назрели. Так, в США шестидесятник Кеннеди пришел к власти очень вовремя, сменив консервативное поколение и начав реформы.
Если мы отстанем, то консерватизм, подобно застою брежневской эпохи, начнет разъедать страну. Мне нравится, что в России начата программа поиска молодых лидеров, которая уже позволила выдвинуться новым министрам и губернаторам как раз из поколения 2020-х. Сознательно или нет, но российская власть ищет тех, кто обеспечит рывок в развитии страны.
— Косыгину, о котором вы упомянули, в свое время так и не дали провести назревшие реформы. Наверное, важно, чтобы на новое поколение политиков не давил пласт прежних консервативных лидеров?
— О Косыгине хочется сказать особо. Конечно, он не ставил задачу перехода к капиталистической экономике, но предлагал рыночные элементы для того, чтобы наполнить потребительскую корзину и тем самым повысить качество жизни населения. Мы знаем, с каким трудом он продавил идею народного автомобиля «Жигули». Именно в тот период началось массовое производство холодильников, стиральных машин. К великому сожалению, консервативные силы из ЦК партии задушили на корню многие прогрессивные реформы Косыгина — и потому, что не воспринимали их, и потому, что не желали терпеть слишком самостоятельный Совмин.
Действительно, большой вопрос для всего постсоветского пространства — как вовремя победить консерватизм. Мне кажется, в России выбран правильный путь по выдвижению лидеров. Когда они составят критическую массу — например, 70–80 процентов губернаторов будут из числа двадцатников, что произойдет довольно скоро, — их будет уже не остановить.
— Вы затронули тему международных отношений. На постсоветском пространстве предпринимались самые разные попытки интеграционных объединений, но каждый раз возникали сложности. В чем причина?
— Как человек, стоявший у истоков создания СНГ и ЕврАзЭС, могу сказать, что эти объединения сыграли колоссальную позитивную роль. Так, после развала СССР все связи — хозяйственные, культурные — одномоментно рухнули. Возродить их на новом этапе как раз и помогло СНГ. Свободная торговля, существовавшая внутри объединения, дала постсоветским республикам большое преимущество.
Значительную долю своего рода субсидий в рамках союзного государства сегодня получает Беларусь: она покупает энергоносители по российским ценам. Другие члены СНГ тоже приобретают энергоносители по льготным ценам, используют общую транспортную инфраструктуру. Я считаю, что СНГ сыграло выдающуюся роль в том, чтобы уменьшить риск конфликтов на постсоветском пространстве. Что касается ЕврАзЭС, то это еще более продвинутая структура.
Конечно, Россия как центр интеграционных процессов что-то теряет, но все остальные республики значительно выигрывают в экономическом плане — могу это утверждать как непосредственный свидетель. Пусть даже они не всегда хотят это показывать. России же, как великой державе, необходимо комфортное окружение, и за это приходится платить.
Важность интеграционных процессов особенно сильно проявляется в вопросах безопасности. В 1999 году в Центральную Азию вторглось более тысячи исламских боевиков из Афганистана, они шли по известной ветке древнего Шелкового пути по территории Таджикистана и Кыргызстана по направлению к Узбекистану. В отличие от нашей армии они были оснащены приборами ночного видения и потому имели колоссальное преимущество в ночное время. Россия оперативно пришла на помощь, и мы, хотя и ценой потерь, не пропустили ни одного боевика через Кыргызстан. Тогда все поняли роль Организации Договора о коллективной безопасности. После этого мы вышли с предложением создать российскую авиационную базу в Кыргызстане, в Канте. Сейчас это одна из крупных авиационных баз России в Центральной Азии. Считаю, что это благо: такие республики, как Кыргызстан и Таджикистан, в одиночку не смогут обеспечить свою безопасность.
— Китай — мощный фактор для всей Центральной Азии. Его влияние на регион увеличивается?
— Китай уже превратился в могучую экономическую державу, а в 2020-е годы он станет первой экономикой мира. У Китая огромные золотовалютные резервы: 4 триллиона только в долларах США. Китай стремится использовать свои ресурсы и инвестировать во все республики Центральной Азии, прежде всего в энергоносители. Например, все нефтяные и газовые трубы, протянутые из Туркменистана, Узбекистана, Казахстана, построены на деньги Китая.
Экономическое влияние Китая ежегодно усиливается, особенно после того, как в 2015 году был дан старт транспортным инфраструктурным проектам в рамках Нового шелкового пути, еще сильнее связывающего Центральную Азию с Китаем. Как в прошлом активный участник процесса, знаю, что в рамках Шанхайской организации сотрудничества Китай негласно признает Центральную Азию зоной геополитического влияния России. Что касается экономического измерения, то тут у него руки развязаны, и Китай очень активно работает. Понятно, что от экономического до политического — один шаг, но, по моим ощущениям, Китай соблюдает этот негласный договор.
— Насколько пристально вы сегодня следите за ситуацией в Кыргызстане?
— Не скажу, что она находится в центре моего внимания, все-таки сейчас я занимаюсь больше научной работой — а именно математическим моделированием процессов мировой динамики. Но Кыргызстан — это моя родина, и, конечно, она меня волнует.
Считаю, что сегодня страна движется в правильном направлении. Очень позитивно я оцениваю президентские выборы 2017 года. Хорошо, что демократическим путем в Кыргызстане произошла смена власти. Надеюсь, что революционная страница в истории страны наконец закрыта. Последние 15 лет были эпохой популистского правления, которое отбросило страну на десятилетие назад в экономическом, культурном, демократическом развитии. Атамбаев рассорил страну со всеми соседями: Узбекистаном, Казахстаном, Таджикистаном, Турцией, с Россией отношения тоже колебались.
Новый президент Сооронбай Жээнбеков начал с того, что покончил с популизмом, он призывает народ трудиться и именно через труд создавать успешное, процветающее общество. Кроме того, он сумел наладить отношения с соседними странами. В начале сентября их лидеры побывали в Кыргызстане на Всемирных играх кочевников. Это добрый знак.
— В регионе есть государства, которые обделены водой, — Узбекистан, Туркменистан. При этом в Кыргызстане и Таджикистане воды в достатке. Будет ли это и дальше создавать противоречия между странами?
— Эта проблема будет только усиливаться: вода становится все более ценным ресурсом. Порядка 70 процентов воды используется для выращивания пшеницы, риса, то есть вода — это продовольствие. При этом ее становится меньше, доступные подземные воды во всем мире почти выкачаны.
В Средней Азии устоялось отношение к водным ресурсам как к чему-то данному Богом, а потому бесплатному. В советскую эпоху распределение воды регулировалось из центра. В Кыргызстане и Таджикистане были построены грандиозные водохранилища, причем не для того, чтобы дать источники электроэнергии, а чтобы снабжать водой хлопковые республики — Узбекистан и Туркмению. Хлопок требует очень много воды, а в советское время он стоил гораздо дороже нефти. «Белое золото» было важным источником валюты для СССР.
Электроэнергию мы тоже получали: она вырабатывалась в большом количестве летом, когда пускали воду, но приоритет отдавался орошению. Зимой Кыргызстану и Таджикистану требуется больше энергии, но если спустить воду зимой, то летом ее не будет для хлопка. В советское время Москва субсидировала затраты на энергию, так что нам не приходилось спорить с соседями. И соседи привыкли к тому, что они получают воду бесплатно и в том режиме, который им требуется.
После развала СССР начались проблемы. Например, в таджикском парламенте требовали: пусть платят за воду, мы отказываем себе в электроэнергии в интересах соседей, а потом покупаем у них же нефть и газ по мировым ценам. Я считаю, что до сих пор не найдено оптимального решения этого вопроса. Но пора привыкать к тому, что вода — это такой же ресурс, как энергоносители.
— Мы так или иначе несколько раз затронули тему развала СССР. Как считаете, возможно было его предотвратить?
— Здесь важна роль лидера. Я считаю, что Советский Союз стал бы одной из самых мощных экономических держав, если бы в 1964 году, когда отправили на пенсию Хрущёва — что было абсолютно правильно, страну возглавил не Брежнев, а Косыгин. С Брежневым пришла команда консерваторов, которая не дала до конца реализовать необходимые реформы. Относительное благополучие брежневской эпохи связано с двумя факторами: цены на нефть и частично прошедшие реформы Косыгина, благодаря которым что-то можно было купить в магазинах.
Косыгин был выдающимся хозяйственником и экономистом, если бы он стал генеральным секретарем партии, то, уверен, Советский Союз пошел бы по той же траектории, что и Китай после реформ Дэн Сяопина. Ведь и у Китая была своя точка бифуркации: если бы победила «банда четырех», а не Дэн Сяопин, Китай так и прозябал бы в нищете. Но им повезло.
Даже в 1980-е СССР можно было сохранить, если бы вместо Горбачёва пришел Романов. Они были примерно одного возраста, но Романов был промышленником, связанным с ВПК. Он бы не пошел на политические реформы, а наращивал индустриальную мощь.
— Какой стратегии придерживались вы как лидер независимого Кыргызстана?
— Мы параллельно занимались и политическими, и экономическими реформами. У Кыргызстана нет энергоносителей, а в 1990-е годы они были доступны только по мировым ценам. Промышленность, которая была составной частью единого военно-промышленного комплекса, в одночасье встала в отсутствие заказов. У нас не было другого выхода, кроме как по полной программе заниматься демократизацией и получать кредиты от международных валютных организаций.
Страны-доноры, в том числе Германия и Япония, охотно нам помогали. Мы были лидерами экономических реформ на постсоветском пространстве. Первыми ввели национальную валюту, первыми провели земельную реформу по Чаянову и Кондратьеву, по российским технологиям, которые были изобретены еще в 1920-е годы и до сих пор остаются лучшими. Кыргызстан был первым признан страной с рыночной экономикой.
В 1998 году нас приняли в ВТО. Мы вступили туда в хорошее время, когда в мире была свободная торговля, не было торговых войн. Сегодня нет никакой разницы — что есть ВТО, что ее нет. А тогда мы получили большие преференции.
На Западе Кыргызстан называли «островком демократии» в Центральной Азии. Но стоило нам пару раз не послушаться американцев, как они сразу устроили «тюльпановую революцию», чтобы нас наказать. И легко добились своего, потому что в стране была демократия и свободная печать.
— Чем было вызвано это недовольство?
— Во-первых, я инициировал создание российской базы в Канте. Американцы открытым текстом требовали этого не делать, хотя сами пользовались аэропортом Манас для транзита в Афганистан. Во-вторых, они хотели посадить в Манасе самолет радиообнаружения «Авакс». Радиус действия этого самолета три тысячи километров — конечно, он предназначался для наблюдения не за Афганистаном, а за Россией и западными районами Китая, включая крайне чувствительный для Китая регион Синьцзян. Я отказался категорически, сказал, что это не обсуждается, что у меня два великих соседа. Тогда, по-видимому, меня решили наказать.
Успех переворота в Кыргызстане вскружил им голову, и они попытались сделать то же самое в Узбекистане — я имею в виду андижанские события. Каримов безжалостно расстрелял несколько тысяч человек, его даже хотели судить международным судом. В итоге, правда, под давлением американцев он все же вернул их военную базу.
— У вас не было соблазна подавить выступления силой?
— Были те, кто советовал мне проявить жесткость. Тем более что на стороне революционеров выступили наркодельцы и связанные с ними криминальные элементы. Один из них потом даже открыто вступил в борьбу за официальные посты.
Мне было известно, что они хотят специально пролить кровь, а потом обвинить во всем власть республики — широко используемый прием. Когда я узнал об этих планах, то решил выехать из страны. Многие до сих пор считают, что надо было остаться и поступить подобно Каримову. Но сегодня соотечественники ко мне хорошо относятся, потому что на мне нет крови.
Надеюсь, теперь, когда в республике началась нормальная жизнь, у меня будет возможность бывать на родине, хотя возвращаться я не собираюсь. В России мне комфортно. Здесь я провел лучшие годы своей жизни — 20 лет юности, когда я получал прекрасное образование и делал научную карьеру.
Сегодня я получаю колоссальное удовлетворение от того, что вернулся к своей профессиональной деятельности, научной работе. Печатаю книги, публикую много статей и за рубежом, и в России. Работа продлевает жизнь, наполняет ее смыслом. Тем более что я тружусь в замечательном коллективе, сотрудничаю с выдающимся математиком Садовничим.
Вообще многие мои коллеги-политики, отойдя от дел, ушли в безвестность. То, что у меня была профессия, помогло встать на ноги в новой жизни. Советская система образования была выдающейся, особенно математическое и физическое, инженерные науки. Я получил образование как раз на стыке этих дисциплин, так что мне несложно было спустя 15 лет политической деятельности вернуться к научной работе.
— Сейчас вы как преподаватель, наставник видите будущих звезд науки?
— Конечно! МГУ — особенный вуз: на мехмат, физфак приходят в основном ребята, которые учатся в физматшколах, являются победителями всероссийских и международных олимпиад. Не знаю, как на гуманитарных факультетах, но у нас сплошь одаренные дети. Россия особенно богата математиками, физиками и музыкантами — эти сферы глубоко родственные. Важно, что сейчас создаются условия для того, чтобы эти молодые люди оставались здесь, а не уезжали из страны. Я уверен, что в 2020-е годы Россию ждет новый потрясающий научный подъем. Это будет революционный, взрывной рост науки.
Подготовил М. А. ЦУЦИЕВ
